Джинки уже двадцать четыре, а все — непутевая, дурная, совершающая ошибки через каждые три шага в своей жизни. Джинки кажется, что она должна была родиться не здесь и не в эту эпоху, но кто ее, Джинки, будет спрашивать? Боже берет пинцетом ее душу, рассматривает под лупой и цокает языком: сплошной заводской брак, никакого толка, побудешь, милая, в массовке, в безликой толпе, бегущей с одной станции метро на другую.

Джинки с Боже упрямо не соглашается, какая же из нее массовка, когда на Фултон стрит — лето, и солнце покрывает ржавой рыжиной канаты бруклинского моста? И когда в любимой кофейне, наконец, появляется коктейль с самым потрясающим мятным мороженым?

Джинки уже двадцать четыре. У других в двадцать четыре — драмы на целых 28 сезонов "Соседей", семейные проблемы, самокопание, самоистязание, самобичевание и еще много разных "само-", дети, съемные квартиры на окраинах Бруклина, мужья или жены, разводы, психологи, мудак-начальник и стерва-сменщица.

Джинки чувствует, как в груди разрастаются мох и солнце, а еще ночами над ухом кто-то рассказывает легенды о La Loba и говорит, что родиться она должна была не здесь, а среди леса: прорости где-нибудь в узловатых корнях старого дерева и взвиться вверх, впитывая в себя свет.

Джинки рождена для массовки, но упрямо стучит лбом в закрытую дверь.

и с каждым стуком в душе все ярче разгорается бракованная еще с завода божья искра.